– Здесь у нас светло и днём и ночью, просто свет неба разный, – прояснил тщедушный. – К примеру, сейчас далеко за полночь. Как станут облака сиреневыми – рассвело…
– Всё, довольно разговоров, – перебил змей, нахмурился и повернулся к Славке. – Давай за дело, альв. До края леса тебя проводят, ну дальше ты уж как-нибудь сам. И помни: ничего, кроме каменного ларца, из ящика не брать. Пусть всё, что там лежит, там и останется. До скончания веков. Может, сгинет… Иди.
Удивительно, но он протянул Славке руку, сильную, жилистую, с крепкой хваткой. Чудеса…
Шли не спеша, с оглядкой, вслушиваясь в тишину. Тщедушный несколько впереди, как-то странно подволакивая ноги; Славко левее, поотстав, ступая неслышно, словно кот. Под подошвами лопались спёкшиеся комки, с неба струилась ржавая муть… Шли в молчании – а о чём говорить?
Наконец тщедушный снял повязку и быстро глянул через плечо:
– Слушай, а ты вправду альв? – Он смотрел на Славку, как тот сам смотрел бы на опасного гада. Убить или убежать, третьего не дано.
– Ну да, – ответил Славко, стараясь из-за вони как можно меньше открывать рот. – А что?
Он и дышать-то старался как можно реже. Не воздух, а тёплые помои!
– Да так, ничего… – Тщедушный снова укрыл лицо. – Я всю жизнь только слышал – альвы то, альвы сё, ужас, смерть… А вот идём себе, и ничего вроде. Может, оттого, что делить нечего? Ага, вот и лес начинается.
Ни опушки, ни полянок – сразу начались чёрные засохшие стволы. Остовы деревьев, мёртвые костяки. Жуткая сила уничтожила листья, кору, ободрала и убила деревья, выжгла подлесок… Однако по мере продвижения вперёд стало ясно, что жизнь кое-где ещё теплилась – страшная, неприглядная, чуть не хуже смерти. В зловонных лужах жрали опарышей жуки, изредка попадались грибы вроде бледных поганок, с веток таращились твари, похожие на ощипанных ворон. У некоторых – по три глаза, злобных, отсвечивающих кровью. Смотреть на эту калечь было так горько, что Славко не вдруг и заметил, как всё вокруг окрасилось в недобрый сиреневый цвет.
– Вот и рассвело, – сказал тщедушный. – Дождались. Ещё на один день ближе к смерти…
Лес в свете дня не сделался веселее.
– Знаешь, цветок есть такой, называется сирень… – Славко повернулся к тщедушному, заглянул в глаза. – Не знаешь?.. Лепестки у него как шёлк, а запах…
Он запнулся, не зная даже, с чем сравнить, чтобы тщедушный понял его, но тот недослушал.
– Красный налёт на ветках видишь? – проговорил он встревоженно. – Это мне знак… Знак, что скоро конец. – Он вздохнул, снял повязку и скривился в улыбке. – Значит, говоришь, лепестки словно шёлк? И запах? – Он сплюнул, вытер губы ладонью. – Ты, альв, вот что… Смотри, не очень доверяйся этому змею. – Он махнул рукой назад, где осталась «твоя доблесть», и лицо отразило безмерное презрение. – Перстень видел у него на мизинце? Какой-нибудь вельможа из клана Высокородных. Из самых вредных, как у нас говорят. Бесятся с жиру, дерутся за власть, а в итоге… – Он посмотрел по сторонам и с ненавистью выругался. – Да ни хрена в итоге хорошего. Им новую свару затеять, тьму народа загубить ничего не стоит. А уж какого-то там альва… Запомни это и прощай, нутром чую, больше не свидимся. Не такой я дурак, чтобы к змею за деньгами возвращаться, мне и задатка с лихвой… Удачи тебе!
Закутал рожу платком и, хромая, пошагал прочь. Не дурак, совсем не дурак. И похоже, не дрянь…
– И тебе удачи, – запоздало пожелал ему Славко.
Снял котомочку и, выбрав дерево поприметнее, спрятал сменную одежду. Проверил самострел, перехватил копьё и пошёл дальше.
Погибшие деревья стояли стеной, ни тропок, ни стёжек… Засохшие стволы покрывал багровый налёт, как будто на них запеклась кровь. Чем дальше уходил Славко, тем гуще становился багрянец. На стволах, на ветвях, на земле… Казалось, даже в воздухе висела тонкая красная пыль. Не столетний сухостой высился по сторонам, а какое-то царство омерзения и ужаса.
Однако что такое настоящий ужас, Славко понял, когда вышел из леса. Пустошь, как называл её тщедушный, была отнюдь не пуста. На обширном пространстве, будто сжатые снопы, вповалку лежали погибшие рати.
Тысячи и тысячи безжизненных тел, безвольных, недвижимых, густо отмеченных с ног до головы всё тем же красным налётом… И может быть, поэтому неподвластных дыханию времени – тела не распались, снаряжение сохранилось, можно даже было различить выражение лиц. Увидеть распятый в крике рот, выкаченные в ужасе глаза, казалось, услышать последний вздох, полный отчаяния и муки… Смерть здесь не просто собрала богатый урожай. Она здесь осталась и пребывала.
«Боги! Да что ж такое…» Славко порывисто вздохнул и медленно, чтобы не беспокоить погибших, пошёл между мёртвыми телами…
Казалось, он шагал так вечность, под красным небом, по красной земле… Наконец поле смерти осталось позади, а дорога резко пошла в гору – это началась внушительная насыпь, окружавшая огромный военный лагерь.
По верху насыпи была устроена стена, местами виднелись сторожевые башни, ворота были гостеприимно отворены. Свободному проходу мешали только тела. И повсюду – всё тот же мёртвый багрянец. На насыпи, на стене, на воротах…
«До чего же длинные руки у тебя, смерть…»
Славко вошёл в ворота, посмотрел по сторонам и двинулся по срединному проходу меж палаток. Шатёр главнокомандующего отыскался без труда. Он стоял на возвышении в окружении доброго десятка стягов. Тут же – мёртвые тела, опрокинувшиеся повозки, недвижные тягуны… Немного не такие, как давешний. Без бивней и рогов.